Нечаянный король - Страница 68

– Наверняка. Но что именно, я не могу догадаться…

– Вы не одиноки, глэрд, – сердито сказал Сварог. – Что ж, остается ждать дальнейшего развития событий, потому что мы все равно не додумаемся, в чем тут фокус… – Он задумчиво посмотрел на тартан Тавароша, синий в белую и черную клетку, и тут его осенило. Цвета те же самые, что на стягивавшей прошение тесьме. – Послушайте, глэрд… Не знаком ли вам некий молодой художник по имени Аркас, и не из вашего ли он клана? У меня тут лежит его прошение, в котором он жалуется на косность королевских сановников и их невежественное равнодушие…

– Медведь-прародитель! – воскликнул Таварош и всплеснул руками, едва не выронив мешок. – Он и до вас добрался… Ну конечно, как я не подумал сначала… А впрочем, что можно поделать с «медвежьей пастью»…

– В чем там дело? – спросил Сварог. – Очень эмоциональное письмо, знаете ли. Молодой человек жалуется, что нигде не может найти поддержки и управы на злобных критиканов…

– Государь мой! – твердо сказал Таварош, справившись с минутным смятением. – Этот тип и в самом деле принадлежит к моему клану, о чем я горько сожалею… Смею вас заверить, я – человек достаточно широких взглядов и прекрасно понимаю, что искусство имеет право на существование, а то и на субсидии государства… Однако денег из казны я ему не дам! Казните меня, не дам!

– Ну что вы, успокойтесь, – сказал Сварог. – Может, ему не так уж много и нужно? Как-никак собирается основать Академию высокого художества, как он пишет. Насколько я знаю, никакой Академии художества в Глане нет, быть может, стоит…

– Государь! – отчеканил Таварош. – Если вы прикажете, я выдам из казны любые деньги на любые проекты… Только не посмотреть ли сначала вам самому на эти его художества? С тех пор, как он вернулся из Равены, я об этой Академии слышу по пять раз на дню – он племянник моей супруги, двери дома так просто не закроешь… Может быть, я слишком старомоден, но от этих художеств у меня порою ум за разум заходит!

– Почему?

– Потому что я этих художеств не понимаю, – признался Таварош. – Если в мире действительно что-то перевернулось и то, что он малюет, и в самом деле признается художеством, то нам, старикам, пора в гроб… Я вовсе не противник живописи, государь, у меня дома висят и семейные портреты, и пейзаж с ивами, и пейзаж с кораблем, и батальные полотна… Но Аркаса я бы за его мазню в каменоломни отправил! Дороги мостить! Чтобы не позорил уважаемое семейство! Я вполне серьезно, мой король!

– Ну что же, – сказал Сварог. – Вообще-то, королям согласно правилам хорошего тона положено быть ценителями и покровителями искусств… Распорядитесь-ка доставить во дворец и вашего родственника, и картины. У меня все равно нет никаких серьезных дел, давайте-ка ненадолго посвятим себя искусству…

…Он вошел в высокий сводчатый зал в сопровождении Тавароша, Мары и сидевшего у нее на плече Караха (Элкон с контрабандно протащенным сюда компьютером заперся в своих покоях, дабы подключиться к системе восьмого департамента и своими глазами увидеть, что происходит в Заречье). Вдоль стены уже было расставлено десятка два полотен, и возле них в претенциозной позе – этакая смесь скромности и творческой гордости – стоял пухлощекий молодой человек примечательного облика. На нем, правда, был тартан геральдической расцветки – но его комически дополняли блуза из грубого полотна, в какой, Сварог помнил, ходили ронерские маляры, высокий колпак из белого шелка, расписанный яркими полосами и зигзагами. Вместо золотой дворянской цепи на шее красовалась серебряная, и на ней висел медальон с изображением мифологической птицы Сирин – символ Сословия свободных искусств и творческого вдохновения. Такие Сварог уже видел, но они всегда были довольно скромных размеров, а не с тарелку величиной.

– Вот в таком виде он по столице и шляется, – шепотом наябедничал Таварош. – Не пойми что. Супруга глаза выплакала, знакомые злословят… Каменоломни и не таких перевоспитывали…

– Ну, бросьте, – так же шепотом ответил Сварог. – Творческие люди – народ особый, стоящий выше глупых условностей, а потому…

Он замолчал. Он увидел картины – и содрогнулся. За спиной громко фыркнула Мара. Подойдя поближе и присмотревшись гораздо внимательнее, Сварог громко произнес в пространство:

– Это что, какая-то шутка?

– Государь! – укоризненным, вальяжным тоном отозвался мастер кисти. – Я бы не осмелился шутить с высоким искусством…

Сварог оторопело пялился на холсты. Разноцветные кляксы, широкие полосы, загогулины и зигзаги, лихие мазки шириной в ладонь, дикое сочетание колеров…

– Позвольте, юноша! – поднял он бровь. – Не могу назвать себя тонким знатоком живописи, но должен же быть сюжет и смысл… Что касаемо этого, – он указал на одно из полотен, – такое впечатление, будто вы краску с завязанными глазами из ведерок выплескивали…

– Государь! – вскричал пухлощекий в совершеннейшем восторге. – Я восхищен вами! С первого же взгляда вы безошибочно определили творческий метод, коим создавалось именно это полотно! – Он свысока глянул на остолбеневшего Тавароша. – Дядюшка, вам бы следовало поучиться у его величества, подлинного знатока искусства. Государь, я счастлив обрести в вашем лице…

– Погодите, погодите, – оборвал Сварог. – У вас что, все… в таком вот стиле и направлении?

– Государь! – с чувством сказал молодой человек. – Простите за похвальбу, но именно я могу считаться творцом этого направления! В основе всякого художественного произведения лежит взгляд творца на окружающий мир. Полотна, на которые вы благосклонно обратили ваше высокое внимание, как раз и являются отражением моего взгляда на мир, моего понимания мира. Я так вижу! И стремлюсь не следовать рабски устаревшим канонам, предписывающим тупо добиваться сходства, сюжета и смысла. Главная задача художника – отразить свое видение мира! Полтора года, государь! Полтора года я обиваю пороги тупых бюрократов и закосневших консерваторов, требуя совершенно ничтожных сумм на организацию Академии высокого художества, но ответом были лишь насмешки невежд… Смею думать, что теперь в вашем лице…